Когда я проснулась, солнце было уже в зените. Я была одна в хижине, но, когда я зашевелилась, вошла какая-то старуха-туземка. Она принесла кувшин воды и помогла мне помыть лицо и руки. Затем принесла мне большую чашку супа, и я выпила его до последней капли. Я задала ей кучу вопросов, но она только ухмылялась, качала головой и что-то гортанно говорила, из чего я сделала вывод, что она не понимает по-английски.

Вдруг она встала и отступила в сторону. Я увидела Гарри Рейберна. Кивком головы он отпустил ее, и она ушла. Он улыбнулся мне.

— Сегодня, кажется, лучше?

— Да, действительно, но я совсем сбита с толку. Где я?

— Вы на маленьком островке на Замбези, в четырех милях от Фолл.

— Мои друзья знают, где я? — Он покачал головой.— Я должна сообщить им.

— Если хотите, можете это сделать, но на вашем месте я бы немного подождал. Вам надо сначала выздороветь.

— Почему? — Он не сразу ответил, поэтому я продолжала: — Сколько времени я нахожусь здесь?

— Почти месяц.

— О,— закричала я.— Я должна сообщить Сюзанне, она же страшно беспокоится.

— Кто такая Сюзанна?

— Миссис Блейр. Я была в гостинице с ней, сэром Юстусом и полковником Райсом, но вы, наверно, сами это знаете?

Он покачал головой.

— Я не знаю ничего, кроме того, что нашел вас со сломанной рукой без сознания.

— Где нашли?

— Над оврагом. Если бы ваше платье не зацепилось за ветви, вы разбились бы насмерть.

Я вздрогнула. Затем мне пришла в голову мысль.

— Вы говорите, что не знали, где я была, а как же тогда записка?

— Какая записка?

— Записка, которую вы послали мне, прося встретить вас на опушке леса.

Он посмотрел на меня.

— Я не посылал записки,

Я почувствовала, что покраснела до самых корней волос. К счастью, он не заметил этого или сделал вид, что не заметил.

— Как случилось, что вы оказались в нужном месте, как какой-нибудь добрый волшебник? — спросила я его с беспечностью, какую только могла изобразить.— И вообще, что вы делаете в этой части света?

— Я живу здесь,— ответил он просто.

— На этом острове?

— Да, я приехал сюда после войны. Иногда я возил туристов из гостиницы на своей лодке, но так как жизнь здесь дешева, то чаще я просто жил в свое удовольствие.

— Вы живете здесь один?

—- Я не жажду общества, уверяю вас,— ответил он холодно. Потом продолжал: — Я взвалил вас на спину, как мешок с углем, и положил в свою лодку.

— Но вы не ответили мне, как вы оказались в том месте, где я была?

— Я не мог заснуть. Что-то мучило меня. Взяв лодку, я поехал по направлению к Фоллам. Я находился около пальмы, когда услыхал ваш крик.

— Почему вы не воспользовались гостиницей, чтобы помочь мне, а везли меня на такое большое расстояние сюда?

Он покраснел.

— Я думаю, что вы до сих пор не сознаете, какой опасности подвергаетесь. Вы считаете, что я должен был сообщить о вас вашим друзьям. Хороши друзья, которые позволяют вам попадать в смертельно опасные ловушки. Нет, я сказал себе, что смогу лучше позаботиться о вас, чем кто-либо другой. Никто не бывает на этом острове. Я позвал старую Батани, которую когда-то вылечил от лихорадки, чтобы она ухаживала за вами. Она предана мне. Я мог бы держать вас здесь месяцами, и никто никогда не узнает об этом.

«Я мог бы держать вас здесь месяцами, и никто никогда не узнает об этом» — как могут быть приятны такие слова!

— Вы сделали правильно,— сказала я спокойно.— И у никому не буду сообщать о том, где я. Одним днем больше, одним меньше, это не имеет большого значения. Это же, в конце концов, не близкие друзья. Они только знакомые. Даже Сюзанна. А тот, кто написал эту записку, должен много знать, очень много. Это не могло быть делом рук постороннего человека.

На этот раз я постаралась говорить о записке не краснея.

— Если бы вы согласились, чтобы я руководил вами,— сказал он немного смущенно,

— Я не думаю, чтобы я согласилась,— ответила я откровенно.

— Вы всегда делаете то, что вам нравится, мисс Беденфельд?

— Обычно,— ответила я так же честно. Другому я сказала бы «всегда».

— Мне жалко вашего мужа,— сказал он неожиданно.

— Можете не беспокоиться о нем,— возразила я.— Я не собираюсь выходить замуж за кого-нибудь, прежде чем безмерно не полюблю его. И конечно, нет ничего приятнее для женщины, чем делать то, что она не любит, для того, кого она любит. И чем более она эгоистична, тем больше ей это нравится.

— Я боюсь, что не соглашусь с вами.

— Именно так! — закричала я,—И потому так много неудачных браков. Мужчины сами виноваты в этом. Либо они предоставляют женщине полную свободу, и тогда женщины начинают презирать их, либо впадают в другую крайность и идут своей дорогой, не пуская на нее женщину. Когда я буду женой человека, которого полюблю, я буду ужасно мучить его, а когда он меньше всего будет ожидать этого, покажу ему, какой я иногда могу быть хорошей.

Он засмеялся, а затем повернулся к камину.

— Хотите немного супа?

— Да, пожалуйста. Я так голодна, что могла бы съесть гиппопотама.

— Это очень хорошо.

Он начал возиться у огня, а я наблюдала за ним.

— Когда я встану, я буду варить вам,— пообещала я.

— Я не думаю, чтобы вы что-нибудь в этом понимали.

— Я могу приготовить пищу из консервов не хуже вас,— сказала я, намекая на груду консервных банок, стоящих в. углу комнаты.

Он засмеялся. Когда он смеялся, все лицо его изменялось. Оно становилось мальчишеским, счастливым — совсем другой человек.

Я с удовольствием съела суп. Когда я ела, я напомнила ему, что он до сих пор не дал мне совета, который обещал.

— Да-да, вот что я хотел вам сказать. Если бы я был на вашем месте, я бы не двигался отсюда, пока совсем не пришел бы в себя. Ваши враги окончательно поверят в то, что вы погибли. Вряд ли они очень удивятся, если не найдут ваше тело. Они решат, что вы разбились о скалы и унесены потоком,—Я вздрогнула,—Раз уж вам удалось избегнуть несчастья, вы можете доехать до Бейры и сесть на пароход, который доставит вас в Англию.

— Это было бы очень скучно,— возразила я с негодованием,— Я женщина.

На лице его появилось выражение, которое я не могла понять, но сильно покраснела.

— Бог да поможет мне и вам,— прошептал он и вышел.

Я быстро выздоравливала. В основном меня мучила голова, по которой пришелся сильный удар во время падения, и болевшая рука. Последняя доставляла мне особенно много неприятностей, и Гарри считал даже, что она сломана. Но тщательный осмотр убедил его в том, что это не так, и вскоре, несмотря на сильную боль, я уже могла пользоваться рукой.

Это было странное время. Мы были отрезаны от всего мира. Только старуха суетилась со своей стряпней.

Я настаивала на том, чтобы мне разрешили готовить самой, по крайней мере насколько позволяла больная рука. Гарри часто отлучался, но долгие часы мы проводили вместе, лежа в тени пальм, разговаривая и обсуждая все проблемы на свете. Мы много пререкались, но между нами возникла настоявшая дружба, такая, о которой я даже не могла раньше мечтать. Дружба и что-то другое.

Приближался день, когда я должна буду оставить его; я думала об этом с тяжелым сердцем. Собирался ли он отпустить меня? Без слов? Без знака? Часто он подолгу угрюмо молчал. Но однажды вечером наступила развязка. Мы закончили нашу простую еду и сидели у дверей хижины. Солнце садилось. Шпильками Гарри был не в состоянии меня обеспечить, и мои черные длинные волосы распустились до колен.

Я сидела, положив подбородок на руки, в тягостном размышлении.

— Вы похожи сейчас на ведьму, Анна,— сказал он, и в его голосе я услышала то, что никогда не слышала раньше.— Он протянул руку и прикоснулся к моим волосам. Я вздрогнула. Вдруг он вскочил на ноги с проклятием,— Вы должны уехать отсюда завтра, слышите! — закричал он,— Я не могу больше. Я ведь тоже человек, только человек. Вы же не глупая. Вы сами понимаете, что так дальше продолжаться не может.